Хотя, чего там скрывать, на душе у Черкасова было действительно радостно: вспомнился Порт — Артур, где он служил старшим артиллеристом на броненосце «Пересвет», вспомнилось как постоянно торчали в порту, опасаясь встретить в море превосходящие силы японцев (а адмирал Того действительно имел подавляющее превосходство), вспомнил то единственное сражение с вражеским флотом, когда победа была так близка, но «золотой снаряд» вывел из строя русский флагманский броненосец и пришлось возвращаться в осаждённый Артур, где «Пересвет» вместе остальными нашёл себе временную могилу, а потом снова воскрес, но уже под японским флагом…
Сейчас всё было по иному. Теперь русский Черноморский флот безраздельно господствовал на море, и сегодня, если повезёт, может удастся вколотить очередной гвоздь в гроб врагов России…
— Дым на левом крамболе!
На других эсминцах это тоже заметили и через минуту с «Дерзкого» просигналили к повороту. То, что начинается атака на немецкий крейсер, никто на дивизионе почти не сомневался.
Русский отряд двигался на цель с запада, в лучах заходящего солнца, слепивших немецких сигнальщиков, дыма «новики» почти не давали, поэтому удалось сблизиться с крейсером до девяноста кабельтовых, прежде чем на нём заметили опасность и «Бреслау» стал отворачивать с прежнего курса.
* На самом деле фраза принадлежит французскому маршалу Жаку д\'Эстамп де ла Ферте
— С «Дерзкого» сигналят: «Самый полный ход»!
— Разумно, — кивнул головой командир «Гневного». — Передайте в машину.
Действительно, больше не было никакой необходимости скрывать своё присутствие, и из труб эсминцев всё сильнее и сильнее повалил дым, а стрелки на лагах стали приближаться к тридцатиузловой отметке. Стремительные «борзые» Черноморского флота легко вспарывали воду форштевнями, и не оставалось сомнений, что до темноты они настигнут того, за кем гонятся.
— Сколько до захода солнца? — обратился Черкасов к штурману.
— Час сорок, Василий Нилович.
— На дальномере!
— Семьдесят два кабельтова.
— Не успеваем, чёрт побери! Особенно, если немцы покажут нам корму…
— Пока идут прежним курсом, вероятно с оста их поджимает «Кагул». В принципе уже сейчас можно попытаться добросить снаряд из баковой пушки до их борта, хотя вероятность попасть, конечно, на таком расстоянии ничтожна.
— Не будем зря расстреливать боезапас, Сергей Николаевич — шансы добиться попадания нулевые. Подождём ещё хотя бы с полчаса.
— Могли бы и поужинать в это время, — попытался пошутить старший артиллерист Политковский.
— А вот про ужин забудьте, Валериан Станиславович, — хмуро ответил старший офицер. — Во всяком случае до Севастополя считайте, что кают — кампании на корабле нет.
— А в чём дело?
— Опрокинулась банка с мёдом. Вероятно при резком изменении курса. Подогрелось грелками парового отопления… Запах пренеприятнейший. Да и мебель на этой смазке вальсирует по всему помещению размазывая мёд по палубе… Несколько часов отдраивать придётся, а сейчас совсем не до этого. Так что придётся удовлетвориться сухим пайком с чаем. И то, когда колбасники позволят…
— «Дерзкий» открыл огонь, — крик сигнальщика слился с долетевшим звуком выстрела.
— Ну что же, начнём и мы, — посуровел Черкасов. — Господа, прошу разойтись по своим местам. Начинайте, Валериан Станиславович. И, пожалуй, накиньте с пяток кабельтовых относительно показаний дальномера.
— Есть!
Через полминуты промычал ревун, и носовое орудие эсминца рявкнуло выстрелом.
Офицеры на мостике вскинули к глазам бинокли.
— Всё равно недолёт.
Теоретически стодвухмиллиметровое орудие било более чем на восемьдесят кабельтовых, но на практике, да ещё с постоянно 'кивающего' носа корабля на таких дистанциях рассеивание снарядов было огромным, так что ни о какой прицельной стрельбе речи идти не могло, надеяться можно было только на удачу.
Сзади один за другим грохнули своими пушками 'Беспокойный' и 'Пронзительный'. Тоже безрезультатно.
В дальнейшем эсминцы не торопились со стрельбой, открывая огонь строго по очереди, после падения снаряда своего собрата по дивизиону. Прошло четверть часа но ни одного попадания так и не наблюдалось. А 'Бреслау' открыл ответный огонь всем бортом. Тоже безуспешно, но всплески его снарядов, во — первых, действовали на нервы русских моряков, а во — вторых, несколько осложняли наводку.
— Давайте уже бить просто на максимальную дистанцию, — обратился Черкасов к артиллеристу. — Глядишь, хоть трубу или мачту зацепим. И дайте очередь из трёх выстрелов, а там уже посмотрим на результаты.
Орудие дало три выстрела с интервалом в десять секунд.
— Есть, господа! Есть!! — не сдержал своего ликования Черкасов, когда на третьей трубе крейсера блеснуло огнём разрыва. — Лейтенант! Ещё серию!
Приказ был выполнен, баковая исправно послала ещё три снаряда в сторону неприятеля, но на этот раз безрезультатно.
Ничего удивительного: на таких дистанциях ведётся фактически стрельба по площадям, ни о каком прицельном огне из такой «скромной» пушки, как те, что имелись на эсминцах, речи быть не может. И снаряды не идеально одинаковы, и пороховые заряды в гильзах хоть чуть — чуть да отличаются по массе, корабль, а значит и ствол орудия пусть и немного, но валяет с борта на борт и пошатывает с носа на корму. При расстоянии до цели более чем в шесть с половиной миль это вызывает такое рассеивание… Не говоря уже о том, что бой ведётся не на параллельных курсах, а на сходящихся под достаточно острым углом.